К 80-летию окончания Советско-Финской войны

Политики начали искать мира с конца января 1940 года, когда посол СССР в Швеции Колонтай передала советские условия прекращения войны по «неофициальным каналам»

Ровно 80 лет назад – 13 марта 1940 года Финляндия погрузилась в траур. В знак скорби по погибшим и материальным потерям по всей стране были приспущены государственные флаги, приостановили работу госучреждения. Газеты, печатавшие текст мирного договора с СССР, поместили его в траурные рамки. Патриотически настроенные граждане надевали черное. По щекам многих людей, слушавших радиообращение министра иностранных дел Вяйнё Таннера об окончании войны и крайне тяжелых для финнов условиях мирного соглашения, текли слезы. Некоторые взахлеб рыдали…

«Цену мира спроси у солдат…»

Народ недоумевал: как непобежденная на поле битвы страна может согласиться на такой ультиматум? Как можно добровольно отдать противнику десятину своей территории, включая колыбель финской «самости» – землю Калевалы, восьмую часть всех месторождений полезных ископаемых и лесных ресурсов, четверть транспортных и промышленных мощностей, включая почти всю деревообрабатывающую, бумажную и целлюлозную промышленность, производство взрывчатых веществ, треть гидроэнергетики, добрую сотню электростанций, Сайменский канал, обеспечивающий судоходство из внутренних озер в Финский залив? Как можно лишить крова и имущества до полумиллиона соотечественников, оставить могилы предков и совсем свежие захоронения солдат, храбро защищавших родину?

Когда на следующий день подписавшая мир финская правительственная делегация во главе с премьер-министром Ристо Рюти возвратилась из Москвы в Хельсинки, город встретил ее холодным молчанием и сосредоточенностью…

В войсках же, напротив, царило радостное возбуждение – зачитывали приказ Верховного главнокомандующего маршала Маннергейма № 34.

«Солдаты прославленной Финской армии! – говорилось в приказе, – Между нашей страной и Советской Россией заключен суровый мир, передавший ей почти все поля боев, на которых вы проливали свою кровь во имя всего того, что для нас дорого и свято. Вы не хотели войны, вы любили мир, труд и созидание, но вас вынудили воевать… Более пятнадцати тысяч из вас, ушедших на поле битвы, никогда больше не увидят родного дома, а многие навсегда потеряли способность трудиться. Но и вы наносили чувствительные удары. И если сейчас двести тысяч ваших врагов лежат в сугробах, невидящим взглядом всматриваясь в наше звездное небо, то в этом нет вашей вины. Вы не испытывали к ним ненависти и не желали им ничего плохого. Вы всего лишь следовали жестокому правилу войны: убить или самому быть убитым…»

Приказ ставки вторил чувствам солдат. Еще бы – уцелеть в такой мясорубке! Да и верно подметил старый маршал: несмотря на пропаганду по обе стороны фронта, никто не испытывал особой ненависти к противнику, тем более у многих на «той» стороне были родственники, знакомые, сослуживцы, однокашники, ведь всего четверть века назад все жили в одной державе…

Рассказывают, когда в 12:00 по ленинградскому времени (в 11:00 по финляндскому) 13 марта был прекращен огонь, во многих местах финны, не забывшие еще имперского языка, стали кричать в соседние траншеи: «Эй, русские! Войне – конец! Идите к нам мириться и водку пить!» И ведь шли! (Хоть это никогда, понятное дело, у нас не афишировалось). И пили. И смеялись, хлопая друг друга по плечу. И братались, меняясь нехитрыми солдатскими сувенирами – зажигалками, ложками, фляжками, консервами, денежными купюрами и монетами…

Ведь солдаты лучше других знают, что начинают войны не они, а политики. И именно военные, не понаслышке знающие цену жизни, всегда и везде являются самыми искренними приверженцами мира между народами…

Переговоры в стокгольмском «Гранд-Отеле» и их закулиса

…Политики же начали искать мира с конца января 1940 года, когда посол СССР в Швеции Александра Колонтай передала финнам советские условия прекращения военных действий по «неофициальным каналам». За этой хитромудрой дипломатической формулировкой скрывалась, разумеется, конкретная персона. Таковой оказалась давняя дореволюционная знакомая Александры Михайловны – эстонка, писательница и содержательница хельсинкского литературно-политического салона левого толка Хелла Вуолийоки, в девичестве Муррик. (Ее муж, Сулло Вуолийоки был видным финским социал-демократом и личным другом Владимира Ульянова-Ленина).

Хелла Вуолийоки (в 1943 году она будет осуждена военным трибуналом за укрывательство советской парашютистки-связной) еще в начале января предложила посреднические услуги финскому министру иностранных дел Вяйнё Таннеру. Мол, она может «попытаться связаться с Советским Союзом через свою подругу». Дружеская связь двух женщин оказалась как нельзя кстати, ведь с началом Зимней войны СССР разорвал отношения с официальным Хельсинки и поддерживал контакты только с марионеточным «правительством» Отто Вилле Куусинена…

Потихоньку связь правительства Рюти-Таннера с Москвой была налажена. Вскоре к процессу мирного урегулирования подключились шведские дипломаты, за ними и вездесущие американцы. (Вуолийоки даже остановилась в резиденции американского посла в Стокгольме). Был дан зеленый свет прямым контактам противоборствующих сторон. Политический диалог в стиле Далесса-Вольфа из «17 мгновений» шел весь февраль сорокового в стокгольмском «Гранд-Отеле»…

Во встречах, по некоторым данным, помимо Колонтай и Вуолийоки, участвовали сотрудники ИНО НКВД – Андрей Грауэр и Борис Ярцев, мининдел Финляндии Таннер, его бывший коллега, а в то время временный поверенный в делах Финляндии в Швеции Юхо Эльяс Эркко, финские дипломаты и сотрудники спецслужб. Поиски мира, как и можно было предположить, шли сложно. Финны поначалу (как собственно, и во время московских переговоров осенью тридцать девятого о переносе границы от Ленинграда в глубь Карельского перешейка в обмен на территории в Восточной Карелии), никак не хотели соглашаться на новые условия советской стороны.

В то же время у наших соседей был, что называется, козырь в рукаве – западные «демократии» в виде Великобритании и Франции. Эти известные «миротворцы» всячески подталкивали финскую сторону к продолжению войны, заверяя, что уже, де, в марте готовы не только направить добровольцев на советско-финский фронт, но и регулярные части (включая польские бригады) общим числом не менее ста тысяч человек.

Норвегия и Швеция, не особо желавшие осложнять отношения не только с СССР, но и с Германией, имевшей на Севере Европы собственный интерес, раздумывали, давать ли этому воинству чреватое последствиями разрешение на проход через свою территорию. Кроме того, советская разведка именно в эти дни проинформировала Сталина о параллельной разработке англичанами и французами и планов десанта в районе Мурманска (в бухте Западной Лицы Кригсмарине арендовали у Советского Союза военно-морскую базу «Норд») и бомбардировок нефтяного узла в районе Баку…

И советскому, и финскому руководству стало ясно, что таким образом они могут быть втянуты в разгоравшуюся Вторую мировую войну, что на данном этапе никак не входило ни в планы Москвы, ни в планы Хельсинки. Одни не хотели воевать еще и против Рейха, а другие – еще и против коллективного Запада. Тем более при такой возможной конфигурации фронтов северного ТВД в них непременно вошли бы вся Южная и Центральная Финляндия, Советская Карелия и непосредственные подступы к Ленинграду, Финское и Советское Заполярье…

На сближение позиций сторон повлияли и два других февральских события. Первое: сообщение Вуолийоки, что внутри Финляндии марионетки из т. н. «Терийокского правительства» Куусинена не пользуются никакой поддержкой народа и не имеют ни малейшего политического веса. Второе: визит бывшего финского премьера (ставшего потом послом в Рейхе) Тойво Кивимяки в Берлин для более подробного зондажа германской позиции.

В его ходе немцы (во исполнение раздела сфер влияния в Европе в соответствии с т. н. «Пактом Молотова-Риббентропа») официально поддержали требования Москвы заключить мир на ее условиях. Неофициально же Геринг, знавший о намерениях Гитлера повернуть оружие на восток сразу же после победы над Францией и Англией, намекнул, что финнам не стоит слишком уж заморачиваться по поводу территориальных потерь, поскольку Финляндия, де, «впоследствии может с лихвой их возместить».

Кивимяки по возвращении в Хельсинки незамедлительно проинформировал об этом руководство страны. Молотов же прислал телеграмму в Стокгольм – мол, финскую делегацию ждут в Москве. Для пущей сговорчивости финнов 29 февраля Красная Армия развернула массированное наступление на Виипури-Выборг, столицу Финской Карелии. Главнокомандующий Финской армией маршал Маннергейм, как никто другой знавший истинное положение на фронте и состояние ресурсов страны для дальнейшей обороны, советовал своему правительству «поторопиться», поскольку в случае падения Выборга путь на Хельсинки, по сути, будет открыт…

Предлагаем посмотреть другие страницы сайта:
← Музей операции Оверлорд | Европейская книга Рут Водак →