Особенности развития советской исторической науки в исследованиях А.Л. Шапиро

В своем творчестве А.Л.Шапиро в одинаковой степени последовательно и целеустремленно исследовал два комплекса объектов.

С одной стороны, многие его известные работы посвящены изучению вопросов экономической, социальной и военной истории России, что нашло отражение в программе научной конференции, посвященной столетию со дня его рождения и состоявшейся в начале декабря 2008 года в Санкт-Петербургском государственном университете. С другой стороны, он приложил значительные и плодотворные усилия к анализу явлений отечественной и зарубежной исторической науки.

Важно подчеркнуть, что помещение опыта развития российской историографии в контекст эволюции западноевропейской научной и публицистической мысли, осуществленное в опубликованном курсе лекций А.Л. Шапиро, было и остается весьма непростой задачей. Это очевидно не только с методической точки зрения (ибо требует от университетского преподавателя широкого историографического кругозора), но и в свете той идеологической традиции, которая заключалась в скептическом отношении к зарубежной исторической науке и была сформирована после октябрьской революции 1917 года. Только в 1990-е годы в высших образовательных учреждениях России обозначенный европейский интеллектуальный контекст стал интенсивно внедряться в научно-педагогическую практику отчасти для того, чтобы расширить границы профессионального мировоззрения будущих специалистов.

В качестве примера следования этой заложенной в том числе в курсе А.Л. Шапиро традиции можно привести программу курса «История исторической науки», разработанного в РГГУ профессором В.А.Муравьевым.Думается, что приложение европейской интеллектуальной традиции к осмыслению опыта российской историографии является целесообразным только применительно к историческому периоду до рубежа 1920-1930-х годов. Письмо И.В.Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция», обнародованное в 1931 году и направленное на выявление сохранявшихся антибольшевистских (троцкистского и меньшевистского) течений революционно-социалистической мысли, прервало на директивном уровне связь советской исторической науки с теми концепциями, которые получили распространение за рубежом. Процесс изоляционистского развития советского общества вполне естественным образом проник и в практику материального производства, и в сферу интеллектуальной жизни.Надо сказать, что взгляды А.Л. Шапиро на проблему связи отечественной и зарубежной историографических традиций в том числе применительно к российской истории был менее однозначным, чем у многих его современников. Негативно оценивая на фоне кратковременной для периода 1960-х годов критики последствий «культа личности» И.В.Сталина отдельные особенности интеллектуальной жизни рубежа 1940-1950-х годов, А.Л. Шапиро обращал внимание на то, что в этот период «вопреки В.И.Ленину начали огульно отрицать всякое влияние западных культур на русскую, начали замазывать роль иноземных ученых».

Конечно, на фоне происходившей в стране на официальном уровне реабилитации отдельных, дискредитированных сталинской пропагандой явлений эта точка зрения не была революционной для профессионального сообщества и массового сознания. Во-первых, она в соответствии с существовавшей в советскую эпоху традицией отсылалась (правда, без ссылки на конкретный источник) к представлениям В.И.Ленина, что по существу должно было указать на отсутствие в ней идеологических новаций и тем самым защитить ее от идеологических преследований. Во-вторых, сам А.Л. Шапиро на предыдущих страницах своей концептуально значимой статьи очерчивал тенденцию успешного соперничества отечественных историков послеоктябрьского периода с зарубежными авторами. Он не выражал ни малейшего сомнения в важности и естественности такого соперничества, нацеленного на критику и, как было принято писать в работах советских ученых, на разоблачение антибольшевистских взглядов иностранных ученых.

Если применительно к ранним этапам российской истории А.Л. Шапиро и его коллеги выявляли какое-либо плодотворное начало в обращении к работам иностранных авторов, работавших в условиях господства капиталистической системы, то в отношении развития России в период XX века они указывали на неспособность этих авторов к адекватному пониманию прослеживавшихся в источниках фактов и явлений. Подводя итоги пятидесятилетнего существования советской историографии за период с октябрьской революции 1917 года, А.Л. Шапиро писал: «Особенно велик вклад советских ученых в историографию рабочего движения, Коммунистической партии, первой русской революции, Великой Октябрьской социалистической революции и советского общества. Уже в 1928 г. М.Н.Покровский говорил, что первую русскую революцию не приходится изучать по материалам, изданным меньшевиками, и что ее уже невозможно изучать без трудов историков-большевиков. А в настоящее время все сделанное русскими и зарубежными буржуазными историками первой русской революции имеет ничтожное значение по сравнению с тем, что сделано советскими историками.

В еще большей степени это относится к истории Великой Октябрьской социалистической революции и ко всему советскому периоду истории нашей страны».Думается, что осознававшаяся даже такими незаурядными представителями советской исторической науки, как А.Л. Шапиро, необходимость противопоставления достижений своей профессиональной деятельности интеллектуальному опыту зарубежных исследователей российской истории не дает оснований интегрировать оценку их творчества в контекст восприятия общемировой научной традиции XX века.

Подобные попытки неоднократно осуществлялись в период 1990-х годов в том числе на страницах фундаментальных в теоретико-методологическом отношении исследований. Такое новое направление в отечественной методологии исторического знания, как источниковедение культуры, предполагает рассмотрение особенностей творческой деятельности конкретных людей в качестве совокупности практических и интеллектуальных феноменов, не имеющей ни временных, ни пространственных границ развития.

Действительно, на теоретическом уровне такая логика профессиональных рассуждений не вызывает возражений, тем более что она подкреплена успешным развитием на протяжении последних полутора сотен лет такой популярной философской системы, как экзистенциализм. Однако обращение к творческому наследию А.Л. Шапиро и других видных советских ученых показывает, что подобная методологическая новация имеет скорее рекомендательный, футурологический характер применительно к историографическим источникам. Ее применение может стать не более рациональным, чем, например, высказанное в конце 1990-х годов предложение провести повторную экспертизу ценности созданных в советский период документов Архивного фонда Российской Федерации.

По нашему убеждению, механистическое применение культурно-феноменологического подхода к анализу и интерпретации историографических источников советской эпохи нарушит логику их адекватного восприятия. По существу последним представителем отечественной историографии XX века, позиционировавшим себя вне требований окружавшей его социальной системы, был М.Н.Покровский, который в этой связи оборонял свою далеко не бесспорную теорию «торгового капитализма» от критических суждений современников буквально до последних месяцев своей жизни. Не случайно свой курс лекций по историографии дооктябрьского периода, переизданный в переработанном и дополненном виде в 1993 году, А.Л. Шапиро завершил очерком именно об этом ученом. Для этого он осознанно и акцентировано вынес границы своего повествования за рамки октябрьской революции, чтобы раскрыть важную для себя тему эволюции творчества ряда исследователей, начавших свою деятельность еще до 1917 года, в рамках советской эпохи.

В таком отчетливом разграничении процесса эволюции историографических источников по российской истории на дооктябрьский и послеоктябрьский периоды не следует видеть применение только искусственно сформированного, хронологически детерминированного понимания научных процессов. Конечно, все представители человеческого сообщества не в состоянии в одночасье переосмыслить свое отношение к прошлому и настоящему. Такая способность свойственна только тем биологическим видам, которые сосредотачивают свою умственную деятельность на удовлетворении простейших материальных нужд и проявляют способность к выживанию благодаря достаточно быстрым инстинктивным реакциям.

Природа историографических источников отличается от специфики многих других комплексов информационных ресурсов тем, что она предполагает выработку объективного, обоснованного реальными доказательствами представления об историческом прошлом. Для исторических исследований даже независимо от их методологической оснащенности характерно стремление пусть к субъективному, но все же к максимально точному отражению реальной, убедительной для внешнего восприятия картины прошлого. Любой автор, о чем многократно писали А.Л. Шапиро и многие другие исследователи, стремится доказать своим оппонентам и просто окружающим людям правильность своих рассуждений и оценок. В этом, собственно, и состоит путь к достижению социальной востребованности.

Именно поэтому понятие историографического источника имеет непостоянный, относительный во времени и пространстве характер. Исследование любого автора, также как и зафиксированная в нем информация, является историографическим источником только в том случае, если оно востребовано в общественном сознании и оказывает на него объективное влияние. В случае отсутствия такого информационного эффекта оно остается в качестве историографического факта или возвращается в это качество после известного периода своей распространенности и популярности.

Именно этим свойством историографические источники отличаются от остальных групп исторических источников, связывающих в рамках четкой – гносеологической – модели исторический факт и его фиксацию в конкретном документальном виде. В этой связи и А.Л. Шапиро, и другие профессиональные специалисты в области теории источниковедения разграничивали, например, историко-правовые исследования представителей так называемой «государственной школы» (Б.Н.Чичерина, К.Д.Кавелина, А.Д.Градовского и других) и те законодательные акты, которые становились объектом их ретроспективного анализа.

Точно так же выстраивалось понимание этими авторами особенностей развития советской исторической науки, которое само по себе нуждается в тщательной и концептуально взвешенной реконструкции. Исследования, создававшиеся отечественными учеными после победы октябрьской революции, оценивались А.Л. Шапиро и его коллегами как результат профессиональной научной деятельности. Собственно само понятие научности применительно к историографии было четко определено именно в советский период в работах практически всех авторитетных специалистов, изучавших данную предметную область. Оно являлось синонимом и одновременно фактором социальной важности создававшейся интеллектуальной продукции. Подчеркнем, что рассмотренный выше культурно-феноменологический подход, акцентирующий значимость личностного начала в творческой деятельности человека и затушевывающий понятие ее социальной ориентированности, в принципе влечет за собой отрицание объективной научности историографии в любых ее допустимых пониманиях.

При комплексной оценке информационных особенностей советской исторической науки становится очевидным, что ее происхождение и сущность определялись двумя историографическими фактами, выполнявшими, согласно обозначенной нами системе понятий, функцию историографических источников. Это были работы В.И.Ленина по различным вопросам российской истории и директивные документы по организации научно-образовательной деятельности, исходившие от руководства Коммунистической партии и органов государственной исполнительной власти. Их освоение и использование являлось обязательным условием для осуществления профессиональной деятельности. Ценность продуктов этой деятельности – монографий, статей, диссертаций, публичных выступлений – была в отличие от обозначенных основополагающих ресурсов информации относительной. В зависимости от уровня соответствия создававшихся различными по своему социальному статусу исследователями работ содержанию директивных в теоретико-административном плане материалов конкретные научные труды, каждый из которых являлся историографическим фактом, разделялись на группы в зависимости от своей информационной, то есть источниковедческой, ценности.

Именно этой принципиально оценочной установкой руководствовался А.Л. Шапиро (как и другие авторы, занимавшиеся аналогичной проблематикой) при рассмотрении всех событий из истории советской исторической науки и при их периодизации, бывшей, что очевидно, необходимой методологической основой всех размышлений. Участвуя в дискуссии, развернувшейся по данному кругу вопросов в начале 1960-х годов, он подчеркивал: «Борьба советских историков за единственно научную методологию своей науки – марксизм-ленинизм – и последовательное проведение принципа большевистской партийности действительно пронизывает историю советской исторической науки.

Одной из важнейших ее задач была и остается решительная и последовательная критика буржуазных и ревизионистских концепций. Но эта задача успешно решается советскими историками потому, что они ведут большую конструктивную работу, осуществляют новые исследования, содействующие творческому развитию марксистско-ленинской историографии, создают глубокие труды, по новому охватывающие прошлое, помогающие понять настоящее, предвидеть будущее». Важно подчеркнуть, что восприятие работ К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И.Ленина в качестве ведущего методологического ориентира не было для А.Л. Шапиро данью историографической моде. Об этом свидетельствует тот творческий подход, который он применил при подготовке второго издания своего курса по истории исторической науки в дореволюционной России. Подготовленные им аналитические очерки о наиболее значимых исследователях прошлого проникнуты отчетливой логической связью.

Их изучение позволяет сделать вывод о том, что наиболее совершенной формой развития историографии в ее научной плоскости А.Л. Шапиро, несомненно, считал выработку новых концепций. Фундаментом для теоретического осмысления исторических событий и складывания их в целостную картину он видел умение исследователя выявлять и подвергать критическому анализу доступные свидетельства о прошлом. Поэтому в его исследовании русской историографии в качестве одного из важнейших, этапных периодов выступает первая треть XIX века – время творчества А.С.Пушкина и применительно к большей части этого периода Н.М.Карамзина.

Очевидным философско-теоретическим источником для научных взглядов А.Л. Шапиро был позитивизм. Именно поэтому он, констатируя несомненные заслуги нескольких поколений историков (от представителей «скептической» школы до А.Е.Преснякова и М.М.Богословского) в сфере выявления и исследования новых массивов источников, считал их деятельность недостаточно эффективной в плоскости концептуального творчества.

Им был сформулирован и всесторонне обоснован вывод о том, что «для исторической науки начала XX в. было характерно усиление тенденций к фактографичности, преувеличенной осторожности в выводах и обобщениях, а иногда и отказу от всяких общих схем исторического процесса, от всяких широких оценок». Несомненно, что в такой теоретической сдержанности он видел недостаток развития отечественной исторической науки в последние предреволюционные десятилетия по сравнению с творчеством В.И.Ленина, который не просто сформировал систему концептуальных ориентиров для будущих советских историков, но и проявил способность совершенствовать свое учение под влиянием нового, накапливаемого фактического материала.

На наш взгляд, именно этим, а не конъюнктурными побуждениями объяснялась притягательность историографического наследия основателя советского государства для А.Л. Шапиро и многих его коллег. Целью их профессиональной деятельность было получение объективного знания о прошлом, основанного на твердых методологических основаниях и тщательном отношении к работе с историческими источниками.